– А за церковь или шум в казарме штрафовать будут? – недоверчиво спросил кряжистый мужик с ладонями-лопатами, покрытыми костяной крепости мозолями.

– А это вы сами разберитесь, – улыбнулся я.

– Как сами? – оторопело собрание.

Ну да, везде, где им раньше доводилось работать, никакого самоуправления не было и в помине, и каждый хозяйчик норовил содрать штрафами побольше.

– А вот так. Мне неважно, в какую церковь вы ходите и ходите ли вообще, лишь бы дело делали. А в колониях моих дети малые сами определяют, кто сегодня на кухню, кто полы моет, распорядок устанавливают и вообще всю свою жизнь. Нешто вы, взрослые мужики, не справитесь? – вывалил им на голову и добавил: – Через месяц чтобы в кооперативе, то есть артельной лавке, сами все решали. Дело начальства – стройка и завод, а уж как вне этого жизнь налаживать, смотрите сами. Только чтобы никакого попустительства лентяям и пьяницам! За вшей и прочую живность також буду жестко рублем карать.

Мужики довольно загомонили, возможность приструнить буйных и бестолковых им понравилось. Против санитарии тоже никто не выступил. Да и почуяли, что будут лидерами не только неформальными, но и формальными.

– Бабу, бабу из правления уберите – вперед вылез плюгавый мужичок.

Я нахмурился. Лена и правда занималась не только вербовкой работниц, но и лезла в дела других заводов. Девушка она была активная, а Сотников появлялся в Сызрани наездами, за всем уследить не мог. Вот поди, теперь пройди между «Сциллой и Харибдой». Снимешь Елену – обидится и я потеряю ценного, активного, а главное мотивированного работника. Не снимешь – мужики буянить будут. Патриархат!

– Давай так – решился я – Ежели за Еленой Александровной какие оплошности или просчеты будут на ваш счет – пишите мне в столицу. По-перву оштрафую ее. Ежели повторно негодна будет – сниму и другого к вам пришлю. В штанах.

Народ засмеялся, напряжение окончательно спало. Я же себе сделал заметку – поговорить с Еленой. Пусть подберет помощников в «штанах» – проще руководить будет. Вот хотя бы из возрастных детей Чернухина. Два сынка у него прям на выданье – кровь с молоком.

И тут нас всех арестовали. Так сказать, картина Репина «Не ждали» – ввалился уездный исправник со своими орлами и всех разом повинтил, незаконное сборище, смутьяны и заговорщики и все такое. Я только успел боевикам махнуть, чтобы ни-ни, а пока нас выталкивали наружу, шепнул Дрюне, чтобы метнулся за Леной, дал знать Чернухину да принес из моих бумаг индульгенцию от Столыпина. В сенях нарочито споткнулся, повалился, уронил соседа, в дверях образовалась куча мала, вот парень и смылся, да так ловко, что городовые и не заметили.

Привели нас в городской участок, рассадили в обезьяннике и полицейское начальство принялось на нас орать. Я же только посмеивался – ну который раз уже, то в Шуе, то вот в Сызрани, – чем еще больше бесил исправника. Как же, смерд, холоп, мужик сиволапый смеет лыбиться на речи персоны седьмого класса! И совсем было дело у нас до конфликта дошло, как примчался Дрюня, да не один, а с бледным Чернухиным, что сразу сбило градус. А уж бумага от Петра Аркадьевича вообще произвела волшебный эффект. Так что когда я заявил, что мы с подачи начальника Охранного отделения Зубатова еще и профсоюз намерены создать, исправник даром что не козырнул и вообще являл собой другую картину Репина – «Приплыли».

Но мало-помалу пришел в себя, и, направляемый Чернухиным, выдал второй слой заварухи. Боевики только всякую мелочь успели раскопать, а исправник, так сказать, держал руку на пульсе. Город-то после пожара все отстраивался, бревна-доски-кирпичи вздорожали, а тут некий хрен с горы заводы ставит. Вот и родилось грамотное управленческое решение – хрена, то есть меня, вытолкать, а стройматериалы потом по дешевке выкупить. Или вообще расхитить.

Вот трое местных тузов и стакнулись. Ну чисто московские старообрядцы, что недавнюю революцию спонсировали – заварим кашу и в мутной воде рыбки наловим.

Ничего, устрою вам рыбку. Надо только дела на стройке в порядок привести и дождаться, когда колония местная в полную силу заработает. Там у нас сотня пацанов планировалась, а цветы жизни это страшная сила, если подсказать да направить – весь город по кирпичику разнесут. Будет и у меня кнут на «тузов», не только пряник.

Глава 19

Аккурат к моему возвращению в Питер, с вод внезапно приехал Великий князь Владимир Александрович. Тот самый бывший глава гвардии, «регент» при молодом Николае, угодивший в опалу из-за неудачной женитьбы своего сына. Еще до моего появления в этом милом времени.

Грузный громогласный мужик с густыми бакенбардами а-ля Александр II сразу завладел вниманием семьи. И впервые мое положение при дворе по-настоящему пошатнулось. Никса смотрел в рот дяде, сразу отменил «кругосветное путешествие» его кузена – Николая Николаевича. Сколько я боролся с ним, сколько нервов и сил потратил – и вот снова здорова. Бывшему командиру гвардии сразу была послана телеграмма, аристократы зашевилились, группируясь вокруг «Большого Владимира». Ожили почти мертвые Госсоветы и Сенаты. Посыпались какие-то бессмысленные указы, распоряжения.

Мою семью отселили из домашнего крыла, в Царское село зачастил Герарди. Должность начальника дворцовой полиции все еще пустовала и пошли слухи, что моего ненавистника вернут обратно.

Петр Николаевич пытался сгладить, устроить «ознакомительную встречу». Но Владимир Александрович проигнорировал попытки «инженера». Более того, положение Петра Николаевича как главы гвардии оказалось под вопросом. Поступила информация, что гвардейцы готовят письмо-петицию на имя Великого князя с просьбой обратно принять их под свою руку. Опять по Царском селу начал вороном нарезать Феофан в компании Антония. Митрополит агитировал против иоаннитов – предлагал разгромить общины по всей стране. Я так понимаю, заодно целили и в «Небесную Россию».

Единственной моей удачей стало назначение Янжула министром финансов. Столыпин решил показать свою независимость от Владимира Александровича, назначил министра в пику. Но с самим Иван Ивановичем состоялся непростой разговор.

– Своего назначения я не добивался, милостивый государь – грозно начал Янжул после того, как мы столкнулись с ним перед аудиенцией у Столыпина – Плясать под вашу дудку не собираюсь!

– Помилуй, Господи – перекрестился я – Иван Иванович, и в мыслях не было указывать вам. Но пожалуйста, прислушайтесь к умным людям, что писали эту записку.

Я подал Янжулу документ, в котором мы с Щекиным пытались «заткнуть» самые очевидные дыры в финансовом законодательстве страны. Обязательные резервы кредитных организаций в Центральном банке – аналог системы страхования вкладов, ежегодный публичный аудит всех финансовых организаций с капиталом от ста тысяч рублей, фьючерсы на зерно на Питерской бирже. Последнее позволит крупным фермерским хозяйствам страховать риски неурожая. В этот же пункт я вписал систему госрезервов – склады с пшеницей и ячменем в основных сельскохозяйственных регионах страны.

– Продавать, когда зерно сильно дорожает и покупать, когда дешевеет? – Янжул быстро просмотрел документ – Дельно, дельно. Не ожидал…

– По рабочему вопросу – вы и так все знаете – развел руками я – Карты как говорится, в руки.

– Работу фабричной инспекции и права профсоюзов расширим – кивнул министр, дочитал документ – Про немецкие кредиты не понял.

– Сейчас самое время брать – я почесал бороду.

Нет, сбрею! Устал от нее – сил нет.

– И брать много. Будет сближение с Германией, а значит хорошие условия.

Про то, что после начала войны кредиты можно будет не отдавать – я умолчал.

– На что же брать?? Под какие проекты?

– Два дела. Людишки мои говорят, что канал очень нужен. Соединить Белое море с Онежским озером. А також новый порт. Романов на Муроме. Незамерзающий.

– Для вывоза зерна? – мигом сообразил Янжул – В идею Проливов значит не верите?